Этот очерк сделан на основе разговоров с жителями Чукотки о том, как им живётся в краю вечной мерзлоты, высоких цен на продукты, с чукчами в ярангах, северным сиянием, ветром бора́, белыми и бурыми медведями, которые гуляют во дворах. А также о том, какая на вкус свежая оленина и соленый голец там, где год идёт за два, и девять месяцев длится зима.

Виталий Гилёв, пенсионер, 43 года
Родился в Приморском крае (Ханкайский район, село Камень-Рыболов). Живёт на Чукотке в городе Билибино.

В 1973 году, когда мне было 9 месяцев, родители поехали на заработки на Дальний Восток и привезли меня в итоге на Чукотку. Сложилось так, что я и по сей день тут проживаю, даже в армию я попал служить на мыс Шмидта - это был такой посёлок на побережье, где дислоцировались почти все рода войск. На одном берегу были мы, а на другом - Аляска. Аляска, кстати, на Чукотку очень похожа.

Когда я служил в армии на побережье, видел много красивых белых медведей: у них была миграция и они шли через посёлок в заповедник на остров Врангеля. Ещё я был на кладбище китов: лежало три огромных скелета - красиво; видел нерп.

Мишки эти снимались в посёлке мыс Шмидта. Когда замерзает море, у них начинается миграция, все идут на остров Врангеля. Там заповедник, по радио всех предупреждают , чтобы были очень осторожны, особенно за детьми следили. Медведи идут через посёлок, а смелые люди даже выходят из дома и дают им что-нибудь пожевать.

Белые медведи вообще-то миролюбивее бурых. Но всё равно не угадаешь, что у каждого зверя в голове, в одной из таких миграций, старушка - божий одуванчик вышла к ним, когда они на помойке шарились, вынесла им банку сгущёнки, но мишки почему-то набросились на неё и загрызли.

Возможно, их когда- то люди обидели, поэтому они и обозлились.

Так и живу уже больше 42 лет на Крайнем Севере. Наш город Билибино - один из трёх существующих на Чукотке городов, небольшой совсем. До 90-хгодов тут проживало около 10 000 человек, тогда на Крайнем Севере были большие зарплаты, а теперь на материке люди больше зарабатывают. После развала Союза уехала почти половина всех жителей города, да и теперь многие мечтают уехать.

Сейчас в Билибино живет около пяти тысяч человек, большинство из которых - приезжие, которые работают вахтовых методом в золотодобывающих артелях.

Наша главная достопримечательность - «Билибинская атомная электростанция» (единственная АЭС в зоне вечной мерзлоты), которую в ближайшие десять лет должны закрыть. Уже начались подготовительные работы по её закрытию.

Климат у нас на Чукотке жёсткий; зимой морозы доходят до 60 градусов, зима сухая и, как говорится, 9 месяцев - зима, а остальное - лето.Весна-лето-осень пролетают незаметно - все три сезона укладываются в три месяца, за это время природа успевает и покрыться зеленью, и опасть жёлтыми листьями. А потом снова долгая зима.

В последнее время замечена тенденция резких изменений в климате: в декабре утром может быть -55, а к вечеру уже -15. От таких сильных перепадов погоды в течение дня очень страдают гипертоники.

Сам я уже на пенсии, меня комиссовали по болезни. До этого 20 лет проработал в полиции. Здоровья на Север уже не хватает, поэтому собираюсь уезжать - уже квартиру купил в Тамбовской области, уж на что денег хватило.

Каких-то прямо особых льгот северных сейчас нет, только оплата проезда до Москвы и обратно раз в два года у всех. На пенсию женщины уходят в 50, мужчины - в 55, если есть стаж 15 лет «северных». Пенсии у всех разные: может быть и 10 000 рублей, и 50 000. Всё зависит от должности и организации. В военных и силовых структурах - большие: у меня 25 000 рублей пенсия и выслуга 20 лет «северных», у начальника отдела - 45 000 при такой же выслуге. Так что всё по-разному, как и везде.

Раньше на Чукотке зарабатывали, а сейчас нет; выгодно вахтовым методом ездить на золотодобывающую промышленность. У нас тут вся таблица Менделеева, но в основном копают золото. Мы копаем сами и ещё канадским фирмам в аренду сдаём участки для разработки.

У нас в Билибино одна канадская фирма, они взяли участок в аренду, построили там небольшой городок, взлётную полосу, а наши ребята работают на них. Но условия труда там хорошие, всё для тебя, только работай.

Живут в отапливаемых палатках на 20 человек. Утром встал, ушёл на работу, пришла горничная - постель за тобой убрала.

В столовой большой выбор блюд, фруктов-овощей, отработал - робу в раздевалке бросил - придёт горничная постирает, погладит и в шкафчик повесит. Буржуи, что говорить.

Твоя задача - пахать. Есть только два перекура по 10 минут. Техника безопасности на уровне: увидели, что без каски работаешь - один штрафной балл, три балла - увольнение, никакого спиртного.

Строго там у них, конечно, но и о тебе не забывают - после работы, пожалуйста, всякие комнаты для отдыха - бильярд, кино, интернет. Только там пашут так, что вечером не до развлечений.

А так у нас тут на Чукотке жить молодежи можно. Есть и дом культуры, где и кино посмотреть, и в какую-нибудь группу музыкальную или танцевальную записаться можно. Есть библиотека, музей, бассейн, спортивная школа, а в вечернее время можно пойти в ресторан, кафешку или просто сходить на дискотеку.

Ещё, конечно, тут очень популярен активный отдых вроде рыбалки, охоты, лыж, дельтапланеризма. Рыба у нас разная есть: красная - кета, голец; белая рыба - чир, муксун, хариус, ленок, конёк, налим, каталка, корюшка, ряпушка; на озёрах - караси, окунь. Ну и зверя хватает и птиц. Мясо: олень, сохатый, то есть лось, медведь, волки, утки всякие, куропатка. Пролетают по весне гуси и журавли - их тоже стреляют. Пушнина - соболь, песец, лиса, росомаха, ондатра - вообще зверья много и пушнины тоже.

Самое необычное и интересное на Севере - это наша рыбалка и охота.

Нигде нет такой вкусной рыбы, как у нас на Чукотке. Есть у нас традиционное блюдо, которое делается из рыбы - «строганина».

Делается легко: берём рыбу замороженную (муксун или чир), ошпариваем кипятком, после сдираем шкуру полностью с рыбы и заново её замораживаем. Затем очищенную от шкуры и замороженную уже рыбину ножом просто строгаем, как будто затачиваем карандаш: получается стружка из рыбы. Всё это, пока не растаяло, посыпаем солью и перцем и в морозилку, снова ждём когда замёрзнет - и готово! Горчица, кетчуп - по вкусу, можно с хлебом.

Делаем ещё мясо вяленое. Берём пять килограмм оленины, режем вдоль волокон полосками, добавляем 100 грамм соли и 15 грамм лимонной кислоты, перемешиваем, кладём в кастрюлю в холодильник на два дня, на третий день кладём любые специи и держим ещё сутки. Потом нанизываем на нитку и развешиваем. Висеть должно сутки (двое - по вкусу), и кушайте на здоровье.

Природа Крайнего Севера поражает воображение просто. Одно только северное сияние чего стоит!

Когда его видишь, аж дух захватывает от нереальной игры цветов на небе, но такое, чтобы сияло всеми цветами, мне удавалось увидеть только два раза за всю жизнь. Зато какие.

На Чукотке много местных национальностей: чукчи, юкагиры, эвены и другие, названий которых я не знаю. Сейчас все они постепенно вымирают.

Вообще молодёжь из чукчей работать не хочет, старики в тундре оленей пасут, а молодёжь пьёт, да так много, что спиваются и мрут. Есть, конечно, такие, кто идёт куда-нибудь на работу, едет поступать в учебное заведение, но это скорее исключения.

При Союзе как было: взрослые в тундре оленей пасут, дети в интернате учатся зимой, а на лето - в тундру, там учатся оленеводству, в городе их не видно. При деле были и традиции не забывали. А сейчас, бывает, косяками ходят пьяные, работать не хотят, пьют, рожают для детского дома пополнение и мрут. Жалко.

В тундре в бригадах оленеводческих чукчи живут в ярангах , на проводы зимы на площади ставят ярангу, разжигают костёр и в большом котле варят оленину и всех угощают.

Есть у них национальная еда: кровь оленя отстаивают в тепле неделю или около того, а потом всю эту вонючую и тухлую смесь пьют. Непривыкшего человека от одного запаха выворачивает.

Был забавный случай один. Сижу я, значит, на работе, смотрю в окно. Вижу, к почтовому отделению подъехала собачья упряжка с чукчей. Судя по возрасту - почтенный оленевод в национальной одежде, видно, что из тундры приехал. Я сижу, периодически смотрю, а он стоит себе два часа возле почты и стоит.

Стало интересно, что ему надо там, дай, думаю, подойду.

Оказалось, встреча у него назначена была, но никто не пришёл, а что делать дальше, он не знает, просто в город в последний раз 10 лет назад приезжал.

Есть бумажка с телефоном, надо туда позвонить, но у него не получается. Телефон, говорит, на почте не работает. Ну, пошли, говорю, на почту, покажешь, как ты звонил. Так он берёт трубку, набирает номер, а гудка нету.

Мне стало понятно, аппарат-то платный, надо карточку вставлять, чтобы заработало. Купил ему карточку за 50 рублей, показал, как пользоваться.

Дозвонился чукча. Приехали люди и забрали его. Вот, думаю, человек два часа возле почты простоял с собаками, и никто не обратил внимания на него.

Летом в городе людей становится ещё меньше: все разъезжаются по отпускам. Выезд в центральные районы страны стоит дорого. От нас до Москвы добираться с пересадкой в Магадане 11 часов общего лёта, а стоит это удовольствие для одного человека минимум 50 000 рублей.

Бывают скидки пенсионерам и студентам, но небольшие. Одно радует, что дорогу оплачивают раз в два года всем, а полицейским, например, раз в год. Оплачивает это, собственно, организация, в которой человек работает.

Бывают у нас в столице - Анадыре - и иностранцы-путешественники. Там есть морской порт, куда часто приплывают иностранцы на экскурсии, Чукотка для них, как для нас сафари. Их возят на охоту и рыбалку.

Политическая жизнь не такая насыщенная, как в Москве. Я даже не знаю, существуют ли у нас какие-то партии, тем более оппозиционные, думаю - нет. Несмотря на то, что Москва от нас очень далеко, нас всё равно волнует, какие там решения принимаются, особенно в отношении Севера.

Медицина у нас страдает, не хватает специалистов и денег на лекарства. Когда был Абрамович губернатором, он закупил оборудования много качественного, но вот работать на нём некому, за такую зарплату, которую здесь платят врачам, никто ехать не хочет.

Специалист на материке больше заработает, чем здесь, вот и не едут.

Цены на продукты и вещи зависят у нас от способа доставки. Доставка происходит морским путём, авиаперевозкой, машиной. Очень дорого стоит аппаратура, техника, да и продукты тоже не дешёвые.

Фрукты и овощи не менее 300 рублей за килограмм, максимум - 800 рублей. Арбуз - 300, лук - 300, огурцы-помидоры - 400, бананы - 300, картошка - 250, яйцо - 250 за десяток, капуста - 300. В среднем, такой расклад. Колбаса «Краковская» - 800 рублей кило.

Очень много просроченных продуктов приходит, так как долгая доставка. Но зато очень дешёвое своё мясо оленя: с рук у охотников - 160 рублей, в магазине - 250 рублей. Рыба местная от 200 до 400 рублей за кило.

Едим, в основном, местное, доступное, а фрукты-овощи - это уже детям.

На праздники стараешься, несмотря на дороговизну, всё равно сделать праздничный стол из деликатесов.

С вещами сложно: везут всякую ерунду дешёвую и втридорога продают. Вчера видел холодильник обычный, стандартный в магазине бытовой техники - 55 000 рублей стоит.

Стараемся заказывать почтой, через интернет. Просто берём цену на материке умножаем на три - и это будет приблизительный результат нашей цены.

Телевидение у нас развито: стоят спутниковые тарелки, кабельное ТВ почти в каждой квартире установлено и проведено. Дома́ только новые давно не строятся, бывает ветхое жильё. В округе дороги ещё нормальные, а вот на периферии дорог нету.

Из фильмов про Чукотку я смотрел довольно известный фильм «Начальник Чукотки » и «Как я провёл этим летом ». Последний - очень правдоподобный, тут и снимался.

Чукотка после развала СССР сильно изменилась. Раньше на Чукотке жили люди со всех уголков страны разных национальностей, и никто этого не замечал, люди жили одной большой дружной семьёй. Двери в квартирах не замыкали на ключ, всех соседей в подъезде, да что там в подъезде - в доме, можно было знать по именам.

Сейчас такого нет.

Советовал бы я кому-нибудь ехать жить на Чукотку? Только молодым здоровым людям, отслужившим в армии, которые хотят продолжить карьеру в военных и силовых структурах: 10 лет отслужил и ты - пенсионер, а через 15 лет - северная пенсия будет. Так вот.

А вообще, для того, чтобы полностью получать северные надбавки, нужно отработать на Севере минимум 5 лет, тогда будет заработок более-менеехороший. Однако, все эти деньги быстро тратятся в отпуске, когда приезжаешь на материк. Нехватка фруктов-овощей сказывается, да и вообще много в чём приходится на Чукотке себе отказывать, а тут на земле покупаешь всё, что глаза видят, килограммами, литрами, как будто последний день живёшь. Так что, наверное, я бы всё-таки не советовал сюда ехать жить без какой-то веской на то причины. Хоть и красиво тут.

Тимофей Захаров, докер-механизатор, 22 года

Родился и вырос на Чукотке в городе Певек.

Я живу уже 22 года в одном из трёх существующих на Чукотке городов - Певеке. Людей в городе мало, по ощущению, 2-3 тысячи, кругом пятиэтажные, крашеные в яркий цвет, домики. Погода холодная, дует ветер Бора со скоростью до 32 м/с зимой. Он выдувает весь снег и остается лёд.

День мой начинается в восемь утра, я встаю и иду до работы пешком -10-15 минут, город небольшой, здесь везде можно пешком. Работаю в Морпорту докером-механизатором, разгружаю корабли с грузом на кране, работаю по десять часов во время навигации, а обычно восемь.

Причал на работе ТимофеяПосле работы могу пойти отдыхать в кинотеатр «Айсберг» - тут есть бильярд, могу в кафе «Ромашка» или бар"Арабика" зайти.

За границей я вообще ни разу не был, отдыхаю в России.

В этом году билеты сильно подешевели (34 000 - 25 000 рублей) в одну сторону.

Это дешевле, чем было обычно.

Власти пытаются как-то развивать Чукотку, но всё равно мы отстаем от материка как минимум лет на 5 по развитию. Я бы и уехал, да было куда. И привык уже к спокойствию, на материке другой ритм жизни.

Тут свои приколы. Например, мы с друзьями однажды удирали от медведя на мотоцикле.

В августе 2010 поехали с ребятами на мотоциклах на рыбалку. Втроём расположились у Чёрной речки, где стоят балки (сарай с печкой для обогрева и спальными местами - прим.ред). Наловили рыбы и уже уезжать собрались, вдруг слышим в стороне заброшенных балков шумкакой-то. «Послышалось»,- подумали мы, и дальше собираться стали.

Опять шум. Обернулись, а там уже такая картина: на нас с огромной скоростью несётся и ускоряется злой бурый медведь.

Мы скорее начали заводить технику, а она как на зло, стояла долго - не заводится. С трёх попыток завели, за это время уже с жизнью проститься успели.

Ударили по газам, а он за нами бежит, не отстаёт. А там дорога плохая,вот-вот упадёшь, завязнешь в грязи - и готов медвежий обед.

Спаслись в итоге.

Самый северный район Дальнего Востока – Чукотский автономный округ. На его территории живет несколько коренных народов, пришедших туда тысячелетия назад. Больше всего на Чукотке самих чукчей – около 15 тысяч. С давних пор они кочевали по всему полуострову, пасли оленей, охотились на китов и жили в ярангах.
Сейчас многие оленеводы и охотники превратились в работников ЖКХ, а яранги и байдарки сменили на обычные дома с отоплением.
Огурцы по 600 рублей за килограмм и десяток яиц за 200 – современные потребительские реалии отдаленных районов Чукотки. Пушное производство закрыто, так как не вписалось в капитализм, а добыча оленины, хотя и идет до сих пор, дотируется государством – оленье мясо не может конкурировать даже с дорогостоящей говядиной, которую привозят с «большой земли». Похожая история – с ремонтом жилого фонда: строительным компаниями невыгодно браться за ремонтные подряды, так как львиная доля сметы – расходы на транспортировку материалов и рабочих по бездорожью. Молодежь, уезжающая из сел, и серьезные проблемы со здравоохранением – советская система рухнула, а новая толком не создана.

Предки чукчей появились в тундре еще до нашей эры. Предположительно, они пришли с территории Камчатки и нынешней Магаданской области, затем двинулись через Чукотский полуостров в сторону Берингова пролива и остановились там.

Столкнувшись с эскимосами, чукчи переняли их морзверобойный промысел, впоследствии вытеснив их с Чукотского полуострова. Оленеводству на рубеже тысячелетий чукчи научились у кочевников тунгусской группы – эвенов и юкагиров.

«Сейчас попасть в стойбища оленеводов Чукотки не легче, чем во времена Тана Богораза (известного российского этнографа, который в начале XX века описывал жизнь чукчей).
В Анадырь, а затем в национальные поселки можно долететь на самолете. Но потом из поселка добраться до конкретной оленеводческой бригады в нужное время очень сложно», – объясняет Пуя. Стойбища оленеводов постоянно перемещаются, причём на большие расстояния. Дорог, чтобы доехать до мест их стоянки нет: передвигаться приходится на гусеничных вездеходах или снегоходах, иногда на оленьих и собачьих упряжках. Кроме того, оленеводы строго соблюдают сроки перекочевок, время своих обрядов и праздников.

Владимир Пуя

Потомственный оленевод Пуя настаивает, что оленеводство – «визитная карточка» региона и коренного народа. Но сейчас чукчи в основном живут не так, как раньше: промыслы и традиции уходят на второй план, а на смену им приходит типичная жизнь отдаленных регионов России.
«Наша культура сильно пострадала в 70-е годы, когда власти посчитали, что в каждом селе дорого содержать средние школы с полным набором преподавателей, – рассказывает Пуя. – В районных центрах построили школы-интернаты. Их причисляли не к городским заведениям, а к сельским - в сельских школах зарплаты в два раза выше. Я сам учился в такой школе, качество образования было очень высоким. Но детей отрывали от жизни в тундре и приморье: мы возвращались домой только на летние каникулы. И поэтому теряли комплексное, культурное развитие. Национального воспитания в интернатах не было, даже чукотский язык не всегда преподавался. Видимо, власти решили, что чукчи - советские люди, и свою культуру нам знать ни к чему».

Жизнь оленеводов

География проживания чукчей сначала зависела от передвижения диких оленей. Люди зимовали на юге Чукотки, а летом уходили от жары и гнуса на север, до берегов Ледовитого океана. Народ оленеводов жил родовой системой. Они селились по озерам и рекам. Чукчи обитали в ярангах. Зимняя яранга, которую шили из оленьих шкур, натягивалась на каркас из дерева. Снег из-под нее вычищался до земли. Пол укрывался ветками, на которые настилали шкуры в два слоя. В углу устанавливалась железная печка с трубой. Спали в ярангах в кукулях из шкур животных.

Но Советская власть, пришедшая на Чукотку в 30-х годах прошлого века, была недовольна «бесконтрольным» перемещением людей. Коренным жителям указывали, где строить новое – полустационарное – жилище. Это делалось для удобства перевозки грузов морским транспортом. Точно так же поступали и со стойбищами. При этом, возникали новые рабочие места для коренных жителей, а в поселениях появились больницы, школы, дома культуры. Чукчей обучили письменности. А сами оленеводы жили чуть ли не лучше всех других чукчей – вплоть до 80-х годов XX века.

Сейчас жители Конергино отправляют письма на почте, закупаются в двух магазинах («Норд» и «Катюша»), звонят «на материк» с единственного на весь поселок стационарного телефона, иногда ходят в местный клуб культуры, пользуются врачебной амбулаторией. Впрочем, жилые дома села находятся в аварийном состоянии и капитальному ремонту не подлежат. «Во-первых, денег нам много не выделяют, во-вторых, из-за сложной транспортной схемы трудно доставлять материалы в село», – рассказывал несколько лет назад глава поселения Александр Мыльников. По его словам, если раньше жилфонд в Конергино ремонтировали коммунальщики, то теперь у них нет ни стройматериалов, ни рабочей силы. «Доставлять стройматериалы в село дорого, подрядчик тратит около половины выделенных средств на транспортные расходы. Строители отказываются, им невыгодно работать с нами», – жаловался он.

В Конергино живет около 330 человек. Из них около 70 детей: большинство учатся в школе. В ЖКХ работает полсотни местных жителей, а в школе – вместе с детским садом – заняты 20 воспитательниц, учителей, нянь и уборщиц. Молодежь в Конергино не задерживается: школьные выпускники разъезжаются на учебу и работу в другие места. Депрессивное состояние села иллюстрирует ситуация с традиционными промыслами, которыми славились конергинцы.

«Морского зверобойного промысла у нас уже нет. По капиталистическим правилам он не выгоден, – говорит Пуя. – Зверофермы закрылись, и пушной промысел быстро забыли. В 90-х годах производство пушнины в Конергино схлопнулось». Осталось только оленеводство: в советское время и до середины нулевых, пока Роман Абрамович оставался на посту губернатора Чукотского АО, оно было здесь успешным.

В Конергино работает 51 оленевод, из них 34 – в бригадах в тундре. По словам Пуи, доходы оленеводов крайне низкие. «Это убыточная отрасль, денег на зарплату не хватает. Государство покрывает недостаток средств, чтобы зарплата была выше прожиточного минимума, он у нас равняется 13 тысячам. Оленеводческое хозяйство, в котором состоят работники, выплачивает им примерно 12,5 тысяч. Государство доплачивает до 20 тысяч, чтобы оленеводы не умерли с голоду», – сетует Пуя.

На вопрос, почему нельзя платить больше, Пуя отвечает, что себестоимость производства оленины в разных хозяйствах варьируется от 500 до 700 рублей за килограмм. А оптовые цены на говядину и свинину, которые завозят «с материка», начинаются от 200 рублей. Продавать мясо по 800-900 рублей чукчи не могут и вынуждены устанавливать цену на уровне 300 рублей – себе в убыток. «Нет смысла капиталистического развития этой отрасли, – говорит Пуя. – А ведь это последнее, что осталось в национальных селах».

Евгений Кайпанау, 36-летний чукча, родился в Лорино в семье самого уважаемого китобоя. «Лорино» (по-чукотски – «Льаурэн») переводится с чукотского как «найденное становище». Поселение стоит на берегу Мечигменской губы Берингова моря. В нескольких сотнях километров расположены американские острова Крузенштерна и Святого Лаврентия; до Аляски тоже совсем близко. Но до Анадыря самолеты летают раз в две недели – и то если погода хорошая. Лорино прикрыто с севера сопками, поэтому здесь больше безветренных дней, чем в соседних селениях. Правда, несмотря на относительно хорошие погодные условия, в 90-х годах почти все русские жители из Лорино уехали, и с тех пор там живут только чукчи – примерно 1500 человек.

Дома в Лорино – покосившиеся деревянные строения с облезлыми стенами и выцветшей краской. В центре села стоят несколько коттеджей, построенных турецкими рабочими, – теплоизолированные здания с холодной водой, что в Лорино считается привилегией (если по обычным трубам пустить холодную воду, то зимой она замерзнет). Горячая вода во всем поселении есть, потому что местная котельная работает круглый год. А вот больницы и поликлиники здесь нет – уже несколько лет людей отправляют за медпомощью санитарной авиацией или на вездеходах.

Лорино известно морзверобойным промыслом. Не зря в 2008 году тут снимали документальный фильм «Китобой», получивший приз ТЭФИ. Охота на морского зверя для местных жителей по-прежнему важное занятие. Китобои не только кормят семью или зарабатывают деньги, сдавая мясо в местную общину зверобоев, – они еще и чтут традиции предков.

С детства Кайпанау знал, как правильно забивать моржей, ловить рыбу и кита, ходить в тундру. Но после школы он уехал в Анадырь учиться сначала на художника, а затем на хореографа. До 2005 года он, живя в Лорино, часто ездил на гастроли в Анадырь или Москву – выступать с национальными ансамблями. Из-за постоянных разъездов, перемены климата и перелетов Кайпанау решил окончательно перебраться в Москву. Там он женился, его дочери – девять месяцев. «Свое творчество и культуру я стремлюсь прививать жене, – говорит Евгений. – Хотя раньше ей многое казалось диким, особенно когда она узнала, в каких условиях живет мой народ. Я и дочке прививаю традиции и обычаи, например, показываю национальную одежду. Хочу, чтобы она знала, что она потомственная чукча».

Евгений теперь редко появляется на Чукотке: гастролирует и представляет культуру чукчей по всему миру вместе со своим ансамблем «Кочевник». В одноименном подмосковном этнопарке «Кочевник», где работает Кайпанау, он проводит тематические экскурсии и показывает документальные фильмы о Чукотке, в том числе Владимира Пуи.

Но жизнь вдалеке от родины не мешает ему знать о многих вещах, происходящих в Лорино: там осталась его мать, она работает в городской администрации. Так, он уверен, что молодежь тянется к тем традициям, которые теряют в остальных регионах страны. «Культура, язык, навык охоты. Молодежь на Чукотке, включая молодежь и из нашего поселка, учится добывать китов. У нас люди живут этим постоянно», – говорит Кайпанау.

В летний сезон чукчи охотились на китов и моржей, в зимний – на тюленей. Охотились с помощью гарпунов, ножей и копий. Китов и моржей добывали все вместе, а тюленей – поодиночке. Чукчи ловили рыбу сетями из китовых и оленьих сухожилий или из кожаных ремней, сачками и удилами. Зимой – в проруби, летом – с берега или с байдарок. Кроме того, до начала XIX века с помощью лука, копий и ловушек охотились на медведей и волков, баранов и лосей, росомах, лисиц и песцов. Водоплавающую дичь убивали метательным орудием (болой) и дротиками с метательной дощечкой. Со второй половины XIX века начали использовать ружья, а затем – огнестрельное китобойное оружие.

Продукты, которые завозят с материка, стоят в селе огромных денег. «Привозят «золотые» яйца по 200 рублей. Про виноград я вообще молчу», – добавляет Кайпанау. Цены отражают печальное социально-экономическое положение в Лорино. Мест, где можно показать профессионализм и университетские навыки, в поселении мало. «Но положение народа в принципе нормальное, – сразу уточняет собеседник. – После прихода Абрамовича (с 2001 по 2008 год) стало намного лучше: появилось больше рабочих мест, отстроились дома, наладили фельдшерско-акушерские пункты». Кайпанау вспоминает, как его знакомые китобои «приехали, бесплатно забрали у губернатора моторные лодки для промысла и уехали». «Теперь живут и наслаждаются», – говорит он. Федеральные власти, по его словам, тоже помогают чукчам, но не очень активно.

У Кайпанау есть мечта. Он хочет создавать на Чукотке образовательные этнические центры, где коренные народы смогли бы заново узнавать свою культуру: строить байдарки и яранги, вышивать, петь, танцевать.
«В этнопарке многие посетители считают чукчей необразованным и отсталым народом; думают, что они не моются и постоянно говорят «однако». Мне даже иногда заявляют, что я не настоящий чукча. А ведь мы – настоящие люди».

Каждое утро 45-летняя жительница села Сиреники Наталья (попросила не указывать её фамилию) просыпается в 8 утра, чтобы пойти на работу в местную школу. Она – вахтер и технический работник.
Сиреники, где уже 28 лет живет Наталья, расположены в Провиденском городском округе Чукотки, на берегу Берингова моря. Первое эскимосское поселение здесь появилось примерно три тысячи лет назад, и в окрестностях села до сих пор находят остатки жилищ древних людей. В 60-е годы прошлого века к коренным жителям присоединились чукчи. Поэтому названия у села существует два: с экимосского оно переводится как «Долина солнца», а с чукотского – «Каменистая местность».
Сиреники окружены сопками, и добраться сюда сложно, особенно зимой – только снегоходом либо вертолетом. С весны по осень сюда заходят морские суда. Сверху село выглядит, как коробка с разноцветными конфетами: зеленые, синие и красные коттеджи, здание администрации, почта, детский сад и амбулатория. Раньше в Сирениках было много ветхих деревянных домов, но многое изменилось, рассказывает Наталья, с приходом Абрамовича. «Мы с мужем жили раньше в доме с печным отоплением, посуду приходилось на улице мыть. Потом Валера заболел туберкулезом, и его лечащий врач посодействовал, чтобы нам по болезни выделили новый коттедж. Теперь у нас евроремонт».

Одежда и пища

Чукчи мужчины носили кухлянки из двойной оленьей шкуры и такие же брюки. Торбазу из камуса с подошвами из нерпичьей кожи они натягивали на чижи – чулки из собачьей шкуры. Шапку из двойного пыжика окаймляли спереди длинношерстным мехом росомахи, не смерзающимся от дыхания человека ни при каком морозе, а меховые рукавицы носили на сыромятных ремешках, которые втягивались в рукава. Пастух был словно в скафандре. Одежда на женщинах облегала тело, ниже колен она завязывалась, образуя что-то вроде штанов. Надевали её через голову. Поверх женщины носили широкую меховую рубаху с капюшоном, которую надевали её по особым случаям вроде праздников или перекочевок.

Пастуху всегда приходилось беречь поголовье оленей, поэтому животноводы и семьи питались летом как вегетарианцы, а если и ели оленя, то полностью, вплоть до рогов и копыт. Мясо предпочитали вареное, но часто ели и сырое: у пастухов в табуне попросту не было времени на готовку. Оседлые же чукчи питались мясом моржей, которых раньше убивали в огромных количествах.

Как живут в Сирениках?

По уверениям Натальи – нормально. Безработных в селе сейчас около 30 человек. Летом они собирают грибы и ягоды, а зимой ловят рыбу, которую продают или меняют на другие продукты. Муж Натальи получает пенсию в 15700 рублей, при этом прожиточный минимум здесь – 15000. «Я сама тружусь без подработок, в этом месяце получу около 30000. Мы, бесспорно, живем средне, но что-то я не ощущаю, что зарплаты повышаются», – сетует женщина, вспоминая о завезенных в Сиреники огурцах по 600 рублей за килограмм.

Купол

Сестра Натальи работает вахтовым методом на «Куполе». Это золотоносное месторождение, одно из крупнейших на Дальнем Востоке, находится в 450 км от Анадыря. С 2011 года 100% акций «Купола» владеет канадская компания Kinross Gold (нашим же не до такой мелочовки).
«Сестра раньше работала там горничной, а сейчас выдает маски горнякам, которые спускаются в шахты. У них там есть и спортзал, и бильярдная! Платят в рублях (средняя зарплата на «Куполе» 50 000 рублей – DV), переводят на банковскую карточку», – рассказывает Наталья.

Женщина немного знает о добыче, зарплатах и инвестициях в регион, но часто повторяет: «”Купол” нам помогает». Дело в том, что канадская компания, владеющая месторождением, еще в 2009 году создала Фонд социального развития, он выделяет деньги на социально значимые проекты. Не менее трети бюджета идет на поддержку коренных малочисленных народов автономного округа. Например, «Купол» помог издать словарь чукотского языка, открыл курсы языков коренных народов и построил в Сирениках школу для 65 детей и садик для 32.

«Мой Валера тоже получил грант, – говорит Наталья. – Два года назад «Купол» выделил ему 1,5 млн рублей на огромную 20-тонную морозильную камеру. Ведь китобои зверя добудут, мяса много – испортится. А теперь эта камера спасает. На оставшиеся деньги муж с коллегами купил инструменты на строительство байдарок».

Наталья, чукча и потомственный оленевод, считает, что национальная культура сейчас возрождается. Рассказывает, что каждый вторник и пятницу в местном сельском клубе проводятся репетиции ансамбля «Северное сияние»; открываются курсы чукотского и других языков (правда, в окружном центре – Анадыре); проводятся конкурсы вроде Кубка губернатора или регаты в Баренцевом море. «А в этом году наш ансамбль приглашают на грандиозное событие – международный фестиваль! Пять человек полетят на танцевальную программу. Это все будет на Аляске, та оплатит перелет и проживание», – говорит женщина. Она признает, что и российское государство поддерживает национальную культуру, но «Купол» она упоминает гораздо чаще. Отечественного фонда, который бы занимался финансированием народов Чукотки, Наталья не знает.

Другой ключевой вопрос – здравоохранение. На Чукотке, как и в других северных регионах, говорит представитель Ассоциации малочисленных коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока (АМКНСС и ДВ РФ) Нина Вейсалова, очень распространены болезни органов дыхания. Но, по имеющейся информации, в национальных поселках закрываются тубдиспансеры. Много онкобольных. Существующая ранее система здравоохранения обеспечивала выявление, наблюдение и лечение больных лиц из числа малочисленных народов, что было закреплено законодательно. К сожалению, сегодня такая схема не работает. На вопрос о закрытии тубдиспансеров власти не отвечают, а лишь сообщают, что в каждом районе и населенной пункте Чукотки сохранены больницы, врачебные амбулатории и фельдшерско-акушерские пункты.

В российском обществе существует стереотип: народ чукчей спился после того, как на территорию Чукотки пришёл «белый человек» – то есть с начала прошлого века. Чукчи никогда не употребляли спиртного, в их организме не вырабатывается фермент, расщепляющий спирт, – и из-за этого влияние алкоголя на их здоровье более пагубно, чем у других народов. Но по словам Евгения Кайпанау, уровень проблемы сильно завышен. «С алкоголем [у чукчей] всё, как и везде. Но пьют меньше, чем где-либо еще», – утверждает он. При этом, говорит Кайпанау, у чукчей действительно в прошлом отсутствовал фермент, расщепляющий спирт. «Сейчас, хотя фермент и выработался, народ все равно не пьет так, как слагают легенды», – резюмирует чукча.

Мнение Кайпанау поддерживает доктор медицинских наук ГНИЦП Ирина Самородская, один из авторов доклада «Смертность и доля умерших в экономически активном возрасте от причин, связанных с алкоголем (наркотиками), ИМ и ИБС от всех умерших в возрасте 15-72 лет» за 2013 год. Согласно данным Росстата, говорится в документе, наиболее высокий уровень смертности от причин, связанных с алкоголем, действительно в Чукотском АО – 268 человек на 100 тысяч. Но эти данные, подчеркивает Самородская, относятся ко всему населению округа. «Да, коренное население тех территорий – чукчи, но там живут не только они», – поясняет она. Кроме того, по словам Самородской, Чукотка стоит по всем показателям смертности выше, чем остальные регионы – и это не только алкогольная смертность, но и другие внешние причины. «Сказать, что именно чукча умер именно от алкоголя сейчас нельзя, так устроена система. Во-первых, если люди не хотят, чтобы в свидетельстве о смерти их умершего родственника выставлялась причина смерти, связанная с алкоголем, она не будет выставляться. Во-вторых, подавляющее число смертей происходят на дому. А там свидетельства о смерти часто заполняются участковым врачом или даже фельдшером, из-за чего в документах могут указываться другие причины – так легче написать»

Наконец, еще одной серьезной проблемой региона, по мнению Вейсаловой, является взаимоотношение промышленных компаний с коренным местным населением. «Люди приходят, как завоеватели, нарушая мир и покой местных жителей. Я думаю, что должен быть регламент о взаимодействии компаний и народов», – говорит она.

Язык и религия

Чукчи, живущие в тундре, называли себя «чавчу» (оленный). Те, кто жил на берегу, – «анкалын» (помор). Существует общее самоназвание народа – «луораветлан» (настоящий человек), но оно не прижилось. 50 лет назад на чукотском языке говорили примерно 11 тысяч человек. Сейчас их число с каждым годом сокращается. Причина проста: в советское время появились письменность и школы, но тогда же проводилась политика уничтожения всего национального. Отрыв от родителей и жизнь в школах-интернатах вынуждали чукотских детей все меньше знать родной язык.

Чукчи издавна верили, что мир делится на верхний, средний и нижний. При этом, верхний мир («облачная земля») населён «верхним народом» (по-чукотски - гыргоррамкын), или «народом рассвета» (тнаргы-рамкын), а верховное божество у чукчей не играет серьезной роли. Чукчи считали, что их душа бессмертна, верили в реинкарнацию, у них был распространен шаманизм. Шаманами могли быть и мужчины, и женщины, но особенно сильными у чукчей считались шаманы «превращенного пола» – мужчины, выступавшие в роли хозяек, и женщины, перенимавшие одежду, занятия и привычки мужчин.

Все выводы сделает время и сами чукчи.

Чукотка : край, где лето - это не время для загара и веселых пикников, а период, когда солнце вообще не заходит за горизонт. Где среди бескрайней тундры на многие километры не увидишь ни единого дерева, где комары настолько огромны, что убить их можно только ударом кулака. Где временами жители становятся отрезанными от всей остальной территории России, рассчитывая только на редкие авиарейсы, прорывающиеся сквозь непогоду.

Но на Чукотке есть золото, много золота. И люди научились его здесь добывать. Круглый год, невзирая на полярные ночи, трескучие морозы, вечную мерзлоту, свирепых медведей, мошкару и невероятные сложности промышленной логистики. Высадились в тундру, словно на другую планету, основали колонию, построили жилую станцию, дороги через топи и сопки к ближайшему порту, протянули электричество и живут здесь круглый год. Живут, работают, добывают… Причем живут полноценной жизнью, в комфортных условиях, которые вообще трудно представить себе в тундре. Добро пожаловать в вахтовый поселок золотодобытчиков на месторождении Майское на севере Чукотки.

Золотоносное месторождение Майское находится в 187 километрах от самого северного города России - Певека. Добраться сюда можно одним-единственным способом - по грунтовой круглогодичной дороге через тундру. Основной вид транспорта, который ходит к поселку золотодобытчиков, - это вахтовка. На вахтовках сюда приезжают новые смены рабочих и уезжают на рейс те, кто отработал вахту и улетает домой в разные регионы России. На вахтовках привозят почту и продукты из Певека. Даже артистов для концерта и журналистов из далекой Москвы доставляют в поселок на них.

Когда впервые оказываешься в этом вахтовом поселке, не веришь своим глазам. За пять часов по тряской дороге воображение успевает нарисовать множество картинок будущего пристанища: утлые теплушки с полом, затертым сапогами, кровати с продавленной сеткой, неопрятное белье и столовая с алюминиевой посудой, «фирменным» запахом и безвкусной кашей на ужин. Ну а чего еще ожидать от жилья в арктической тундре? И вот наш «Урал», урча, подъезжает к аккуратному и довольно большому жилому комплексу. Хм, а где теплушки? Как-то не похоже на то, что ты себе представлял…

И правда, современный вахтовый поселок - это уже не то убогое жилье, в котором вахтовики ютились еще 20 лет назад. Это уже совершенно другая реальность, больше напоминающая фильмы о колонизации новых планет: комфортабельные жилые блоки, возведенные на сваях над агрессивной поверхностью земли. Помещения объединены галереями и переходами в единое целое, чтобы из одного в другое можно было попасть, не выходя на улицу. Строительство на сваях над землей и эти галереи очень актуальны в зимнее время, когда температура опускается ниже 50°C, на улице бушует пурга, а земля полностью промерзает. Благодаря воздушной подушке снизу и тому, что двери для входа и выхода сотен работников почти не открываются, можно сэкономить гигантское количество тепла и обеспечить комфортный микроклимат во всем жилом комплексе.

Компания «Полиметалл» осваивает месторождение Майское с 2011 года, и первое, с чего здесь начали, - это вахтовый поселок. Без полноценного жилого городка, где рабочим не нужно беспокоиться о бытовых условиях, эффективная работа в столь суровом месте была бы просто невозможна. Шутка ли, сегодня здесь живет до 1000 человек! И все они обеспечены теплым комфортным жильем, полноценным питанием и всеми необходимыми бытовыми услугами.

Большая часть жилищно-бытового комплекса отдана под общежития рабочих и инженерно-технических специалистов. Здесь же, под единой крышей, располагаются офисы как предприятия, так и различных служб обеспечения; пищевой блок со столовой, магазин, душевые и туалетные помещения, раздевалки, прачечные, швейная мастерская, две сауны, два спортзала, комната отдыха с бильярдом, читальный зал с компьютерами и интернетом, медицинский пункт и больничные боксы.

Большинство комнат рассчитаны на проживание нескольких человек. Площади, конечно, небольшие, но графики смен составляются таким образом, чтобы максимально разделить проживающих. Поэтому многие соседи видятся достаточно редко, так как, пока один отдыхает, второй в это время на смене, и наоборот. В общежитиях инженерно-технических работников туалет и душевая находятся либо непосредственно в комнате, либо в блоке на две комнаты. В общежитиях рабочих туалеты и душевые общие и располагаются на этаже.

Мужские и женские общежития разделены, кроме них есть комнаты, в которых живут семьи. Да-да, на вахтах бывает и такое. А вот детских комнат, как и детей, здесь нет: они остаются дома на Большой земле.

Питанием рабочих занимается компания-подрядчик, которая работает на большинстве объектов «Полиметалла», разбросанных по огромной территории России - и на Урале, и в Хабаровском крае, и на Колыме, и вот здесь, на Чукотке.

Нужно сказать, что похудевшими и осунувшимися работники с Майского домой точно не приезжают. Кормят здесь достойно: сытно, вкусно, много, а сам ассортимент блюд поражает: каждый день у работников есть выбор более чем из десятка блюд, а в отдельные дни бывают шашлыки и шикарный сладкий стол!

Правда, растолстеть сотрудникам здесь тоже не дают: в вахтовом поселке есть два спортзала, летом и даже зимой проводятся различные внутренние соревнования и турниры по футболу, волейболу и другим видам спорта. Так что занимайся сколько душа желает: хоть на беговой дорожке, хоть на тренажерах.

Для отдыха и развлечений здесь есть и другие возможности: несколько специальных комнат отдыха в отдельных от общежития помещениях: можно и повеселиться, и пошуметь, если хочется. Ведь в общежитии правила строгие: максимальная тишина для максимального отдыха людей.

Золотодобыча - работа не про чистоту: с рудника или фабрики рабочие возвращаются в достаточно грязной спецодежде. Поэтому жилой поселок оснащен мощным прачечным комплексом, где ежедневно приводят в чистое состояние и сотни комплектов спецодежды, и постельное белье из общежития.

Кроме общего прачечного комплекса, в общежитиях есть локальные бытовые комнаты со стиральными машинами и сушилками, где люди могут постирать личные вещи и одежду.

Пошивочная мастерская, в которую можно сдать на ремонт какие-то личные вещи, одежду.

Раз в неделю каждый живущий на Майском месторождении может сходить в сауну. Их здесь две, отдельно для инженерно-технического персонала, отдельно (большего размера) для рабочих. Из-за большого количества живущих в вахтовом поселке посещение сауны организовано по графику для каждого блока. Это сделано, чтобы не создавать очередей и неразберихи.

И конечно же, в вахтовом поселке есть свой медпункт с современным диагностическим оборудованием, изоляционной палатой и квалифицированным персоналом. Все-таки отсюда далеко не только до Большой земли, но и до Малой - Певека. Так что когда у кого-нибудь из работников появляются медицинские проблемы, ему здесь окажут полноценную помощь.

В вахтовом поселке на месторождении Майское я прожил три дня. Уже возвращаясь в вахтовке обратно в Певек, вспомнил те картинки, которые мне рисовало воображение по дороге сюда несколько дней назад. Да уж, реальность оказалась совершенно иной. Причем, вопреки закону жанра, не хуже, а гораздо лучше. Хорошее современное жилье, питание и быт. Лучше не только тех, которые были у золотодобытчиков 20 или 30 лет назад в этих суровых местах, но и тех, в которых сегодня живет немало россиян.

К Чукотке нельзя быть равнодушным. Либо она изначально непонятным образом отталкивает, либо, наоборот, необъяснимо притягивает к себе. Но те, кто поддался ее чарам и нашел возможность попасть в этот край хоть раз, неизбежно оставляют на Чукотке часть души. И всю жизнь помнят о ней. Эта земля для тех, кто готов испытать сильнейшие эмоции и поставить под сомнение верность давно устоявшихся правил жизни, временных и пространственных параметров, определяющих порядок существования.

От Москвы до Анадыря, административного центра Чукотского автономного округа, девять часов лету на современном лайнере. В мире, конечно же, существуют и другие экзотические рейсы, но вряд ли найдется более странный, чем этот чартерный анадырский, или, скажем, регулярный на Певек. «Девять часов, которые потрясут вас» — вот что это такое. Места не по номерам: выбирай свободное, в итоге — толчея. Каждому второму нужно как-то пристроить огромные баулы, в основном китайские сумки, перемотанные скотчем или шнурками. Все разговаривают громко и бодро, смеются и окликают друг друга. По салону свободно прогуливается собака, правда, в наморднике… Почему-то у всех большие запасы еды и напитков, не только спиртных, и добро это оказывается в руках пассажиров с самого начала пути. «Ребята, кормить будут два раза! Куда вам столько еды?..» — хочется сказать. А потом задумываешься. Вот у меня — ничего с собой нет. А отправляюсь я в страну, где жизнь — одна нескончаемая экспедиция, в страну чукчей и эскимосов. Может быть, стоило следовать старому доброму закону, выработанному геологами и золотодобытчиками: ешь побольше, пока есть пища?.. Да, легкомысленно я поступила, а ведь не новичок на Севере. Ну да теперь уже поздно.

Смотрю на людей, которые меня окружают. Глубокие морщины режут лица мужчин, неестественно потемневшие от полярного загара. И мода у них своя: кожаные куртки и клетчатые рубашки, заправленные в джинсы, которые застегиваются очень высоко на талии. Женщины впечатляют своими высокими и сложными лакированными прическами — вот как у моей соседки по ряду. На левой руке ее блестят в солнечных лучах, проникающих сквозь иллюминатор, золотые часики с тонким браслетом на пухлой руке, и как она смогла застегнуть этот браслетик? На этой мысли я задремала, и следующее, что я помню, — лязг шасси о взлетную полосу.

Скорость муниципального развития впечатляет, особенно, если учитывать, что первый деревянный дом тут появился в 1889-м, а в 50—60-х годах ХХ века часть поселенцев еще жила в землянках. Бум пришелся на самые последние годы. Но этому уже никто не удивляется с тех самых пор, как губернатором сделался энергичный любитель футбола и виртуоз большого бизнеса Роман Абрамович. В январе 2001 года в более чем скромном Доме культуры Анадыря он скромно же вступил в должность, и, несмотря на то, что с момента вступления он не слишком часто посещал доверенный ему край лично (по признанию миллионера, ему трудно дышать здешним «сухим воздухом»), «рука начальника Чукотки» видна везде.

И результаты, как говорится, налицо — они поддаются статистической фиксации. В первый же год своего «наместничества» владелец богатейшей «Сибнефти», используя личные средства, удвоил бюджет округа. Сады Семирамиды над вечной мерзлотой от этого, конечно, не расцвели, но: во-первых, вчетверо выросли зарплаты — почти до 20 тысяч рублей в месяц. Теперь, исключая Москву и Питер, нигде в России не платят больше. Во-вторых, практически исчезла безработица. В-третьих, забурлила хозяйственная жизнь: югославы построили в Анадыре новый аэровокзал (его в шутку называют тут «Домодедово-2», поскольку подряд получила та же компания, что занималась реконструкцией московского аэропорта), турки — как и везде на свете — жилые дома (говорят, в столице за последнее время появилось множество курчавых смуглых детей), разведываются нефтяные месторождения и золотые жилы, восстанавливаются шахты… Наконец, в-четвертых, опять-таки не рядовой случай для России — рождаемость превысила смертность! Говорят, кстати, что в последнем деле роль сыграла не только материальная щедрость олигарха, благоволящего к молодым семьям, но и остроумная мера, принятая им под давлением обстоятельств…

Приехав на Чукотку, Абрамович-де застал ее буквально изнемогающей от пьянства. Трезвого мужчину — особенно в аборигенной среде — нельзя было встретить ни в какое время суток. И тогда губернатор-предприниматель распорядился выдать им всем пластиковые банковские карточки для расчетов по зарплате. Официально — потому, что в северных условиях доставка наличных денег крайне затруднена. А фактически… Самогонщики карточек не принимают. Оленеводы стали меньше пить и обратили внимание на жен. Впрочем, Абрамович не скрывает стратегической цели: помочь громадному большинству жителей переехать на Большую землю с Чукотки. Он считает, что она для полноценной жизни, в общем, непригодна. «Страна живет в рыночных условиях, и дотации государства будут постепенно снижаться… Все должны это понимать и быть к этому готовы. Жить в округе дорого, и поэтому всем нужно реально оценивать свои силы… В этом году планируется помочь с переселением в центральные районы страны примерно двум с половиной тысячам человек», — говорится в очередном губернаторском послании депутатам окружного парламента и всем гражданам. По всей видимости, вновь утвержденный Абрамович будет и далее воплощать идеи с переселением.

Алексей Анастасьев

Об истинном значении слова «пурга» — Анадырь не спит и не замерзает — Герои севеpа

Пассажиры еще сидят в своих креслах, а в самолет уже входят пограничники: «Будьте добры, паспорта и документы!..» Вся территория Чукотки — зона особого пограничного режима, и все посетители — нерезиденты — должны иметь специальные пропуска, в которых указаны цель визита и районы, куда ты направляешься. Мой итальянский паспорт привлекает внимание офицера, но я не переживаю — бумаги в порядке. Нужно пройти в крошечную комнату на втором этаже аэропорта — зарегистрироваться. Там душно, и сразу хочется спать, тем более что девятичасовой сдвиг времени ни для кого не проходит просто так, но когда я выхожу из здания, всякую заторможенность мгновенно сносит ветром. В прямом смысле слова — ветром: как я могла забыть о нем? Он сопровождает путешественника по Чукотке всегда и везде, зимой и летом — круглосуточно. «Южак», «северяк», восточный, западный — обычно холодный, редко теплый, но непременно ветер. Казалось бы, не самое страшное природное явление, во всяком случае, не опасное, но к нему нужно привыкнуть.

Как и к ожиданию — нетерпеливому человеку на Чукотку лучше не приезжать. Ничего здесь не дается сразу: багаж ждем много дольше, чем в любом другом аэропорту мира. Но, главное, тут полагается ждать погоды. От нее зависит почти все. Начнется, например, зимой пурга, казалось бы: что удивительного? Но жители более умеренных широт даже не представляют себе, что в действительности значит это слово. Жизнь на несколько дней замирает, таится, словно и нет ее.

Чукотское время тоже делится на сугубо специфические единицы измерения. Секунда и минута не в счет. Час тоже находит редкое применение, в ходу — дни, месяцы и годы. Пушистые бездомные собаки, спокойно, как полярные сфинксы, сидящие при выходе с аэровокзала, лучше всех знают, что торопиться не нужно. Точнее — некуда. И так уж край света. Псы греют затвердевшие на морозе носы под тусклым, низким, белым солнцем и с интересом, но невозмутимо наблюдают человеческую суету: приезжих и встречающих, которые копошатся возле множества УАЗиков и «Уралов», припаркованных поодаль.

Трудно представить себе добропорядочного мужа, прибывшего за любимой женой на «Урале», предположим, в миланскую «Малпензу» или даже в Пулково или Шереметьево. На Чукотке невозможно представить себе чтолибо иное — других машин фактически нет (исключение составляет только город Анадырь). Кому они нужны, если на территории площадью больше двух Италий — нет асфальтированных дорог?

Только так называемые «бетонки», а чаще и вовсе «грунтовки» обеспечивают «пунктирное» транспортное сообщение между поселками в теплый период. В холодный же — их сменяют более многочисленные «зимники». Оба типа путей бьются, пробиваются к началу соответствующего сезона, а на следующий возобновляются и обслуживаются только в том случае, если их обслуживание именно на данном участке по-прежнему нужно. Нередко бывает, что путь, в прошлом легко проходимый, сегодня выглядит неоправданно опасным — его поглотила природа: тундра, ручьи, реки. О таком пути просто забывают, никто и не заметит, что здесь еще недавно струилась ниточка человеческих связей. Перед тем как отправиться путешествовать по Чукотке, благоразумно собрать подробные сведения у водителей, но это не всегда удается. Ведь каждый из них с достоверностью может говорить только о «своем», привычном участке, и просто не знает, что творится в соседнем районе.

На этом «подготовительном» этапе суровый автономный округ встречает нас по высшему классу — бетонкой до столицы. Вообще, свидетельствую: Анадырь в XXI веке — настоящий город.

Дома в основном пятиэтажные, окрашены яркими веселыми красками, и они, как детская книжка с картинками, притягивают к себе наши взгляды, отвыкшие в мягком буро-коричневом пейзаже от цветового разнообразия. Тротуары украшены клумбами, есть большой кинотеатр, гостиниц — целых три, в том числе пятизвездочная. Светофор, правда, всего один, на центральной улице Отке. Он мигает напротив огромного супермаркета «Новомариинский», название которого повторяет старое имя города, а ассортимент и интерьеры — не уступают европейским. Причем цены не так высоки, как обычно на российском Севере. В общем, заплутав в продуктовых рядах, кто угодно забудет, что находится в суровом краю, и только огромный плакат на фасаде пятиэтажного здания «Не спи, а то замерзнешь», слоган местной радиостанции «Радио «Пурга», да и само ее название позволяют об этом вспомнить.

Да, столица Чукотки, возможно, в большей степени, чем любая другая на свете, живет отдельным островом, изолированной судьбой.

…Жаль, что, несмотря на общие обнадеживающие тенденции, нельзя пока так же сильно, как за Анадырь, порадоваться за другие чукотские города, которых и всего-то на карте два: Билибино и третий по величине Певек.

В Певеке, расположенном на берегу Восточно-Сибирского моря, осталось не больше 5 000 человек: в последнее трудное десятилетие многие уехали.

Вспоминаю 1999 год — унылые ряды контейнеров выстроились вдоль домов: семьи, прожившие здесь годы, месяцами ждали очереди, чтобы отправиться вместе с нажитым добром на «материк», на Большую землю, — так здесь называют всякую сушу, которая не есть Чукотка. Некоторые не выдерживали и бежали налегке, бросая и имущество, и квартиры.

Год 2005-й — до сих пор зияют голыми оконными проемами целые ряды брошенных пятиэтажных домов. Ни неоновых огней, ни тротуаров, не говоря уже о клумбах, ходишь по бетонным блокам, прячущим от холода городские теплотрассы, и спотыкаешься об узелки железной арматуры, которые никому никогда не приходит в голову убрать.

Впрочем, одно изменение есть: наряду с кафе «Ромашка»— еще недавно единственным местом встреч певекских жителей — открылся крупный, пестро обставленный развлекательный киноцентр, который отчаянно контрастирует с расположенной рядом серой баскетбольной площадкой советских времен. Еще дальше — океанский берег. Говорят, иногда южный ветер уносит мячи в воду — прямо «с игры».

Казалось бы, безрадостная картина, кому сюда захочется возвращаться? Тем не менее меня тянет в Певек. Почему? Быть может, именно здесь я ощущаю тот самый дух Чукотки, который действительно интригует, дух «страны мужчин, бородатых «по делу», а не по велению моды, страны унтов, меховых костюмов, пурги, собачьих упряжек, морозов, бешеных заработков, героизма — олицетворения жизни, которой вы, вполне вероятно, хотели бы жить, если бы не заела проклятая обыденка. Во всяком случае, вы мечтали об этом в юности…» (Олег Куваев, «Территория»).

Чукотке, чтобы выжить, приходится быть страной героев, и все жители Певека — маленькие герои. Причем они в большинстве своем не мечтали о героической доле. Ехали сюда в 50—60-е годы не для того, чтобы прославиться, и не для того даже, чтоб родине послужить, а просто искали хороший заработок, острые ощущения, нестандартный образ жизни и для этого готовы были претерпеть многие неудобства. Мой знакомый, водитель, крутивший здесь баранку семнадцать лет, с упоением вспоминает о том «золотом веке»: «Летал в Москву, чтобы поужинать в ресторане». Теперь не летает и по срочным семейным делам: денег хватает на скромную жизнь. Другие не летают потому, что незачем — много раз я слышала одну и ту же историю: «Переехал сюда, чтоб заработать на машину. Потом так получилось — остался. Женился, понимаешь, пошли дети… Куда ж теперь? Тут вся жизнь. Там меня никто не ждет». И так далее. Разнятся только подробности…

Все это — очевидные и хорошо известные мотивы. Однако кто-то уехал, а кто-то всетаки остался. Как мне кажется, не расстались с Чукоткой те, кто в глубине души не смог отказаться от возможности испытывать и проявлять себя каждый Божий день. Они знали, что на Большой земле придется жить по тем общим правилам, которые и на Чукотке тоже известны, но как бы на время «оставлены». Здесь жизнь экстремальна, и нужно снисходительно относиться к чужим поступкам, соответственно так же можно относиться к своим. Заповедь, в общем-то, известная, но на Западе ей мало осталось места.

Город Билибино известен атомной электростанцией, введенной в эксплуатацию в 1974—1976 годах. По поводу истинного назначения этого диковинного сооружения недоумевают даже некоторые специалисты. Официально при советской власти считалось, что станция как комбинированный источник электрической и тепловой энергии обеспечивает нужды золотодобывающей, горнодобывающей индустрии и жилых районов. Неофициально высказывалось множество догадок: одни «знатоки» намекают на близость каких-то загадочных и до сих пор не рассекреченных военных объектов, другие «кивают» на каменноугольные бассейны, расположенные неподалеку, третьи вообще заводят речь о контактах с инопланетянами… В самом деле, непонятно, ради чего в середине 70-х потребовалось вкладывать несколько миллиардов долларов в строительство за Полярным кругом теплоэнергоцентрали суммарной мощностью 48 МВт. С общечукотской системой электропередач ее связывает одна линия в 1 000 км длиной, а непосредственно отапливаются от АЭС только город Билибино и окружающие промышленные объекты, которых, как и проживающих здесь людей, становится все меньше и меньше. Так что в последние годы средняя нагрузка Билибинской АЭС составляла 15—25 МВт. К тому же у нынешних властей с АЭС забот немало. Трудно опять-таки разрешить вопрос: что с ней делать теперь? Два из четырех ее блоков сейчас бездействуют. Три года назад комиссия Минатома на 15 лет «продлила срок эксплуатации» 1-го блока АЭС. Спустя год такое же решение было принято в отношении 2-го. В 2005-м концерн «Росэнергоатом» реанимировал 3-й блок, 4-й ждет своей очереди — его также собираются реконструировать и модернизировать, потому что демонтаж АЭС дорог, если вообще возможен нынешними силами и средствами.

Голубой автобус-«вахтовка» — Время включать радикулитник — Браконьерша поневоле — «Итальянка похищает золото на Чукотке»

С тех давних пор, когда белые люди с Запада сумели прорваться на край Земли, где нынче стоит Певек, эта местность неизменно притягивала мореплавателей и путешественников. В 30-е же годы прошлого столетия, когда в Чаунском районе обнаружилось изобилие полезных ископаемых, сюда пришли геологи и золотоискатели. Государство поощряло подвиги в советской Арктике. Дух ежедневной борьбы с природой был, с одной стороны, потребностью людей (как у старателей на Аляске), а с другой — доктриной государства.

Поселок Комсомольский — 120 километров от Певека. В артели «Чукотка» сосредоточен весь производственный процесс: добыча, промывание, сушка россыпного золота и, наконец, изготовление слитков. «И сколько туда в этом году добираться на машине?» — «Часа два с половиной. Может, три — на «Урале», — задумчиво прикидывает мой старый друг, начальник нефтебазы, собственно, благодаря ему нас и пропустили на прииски. До самого недавнего времени они оставались закрытой зоной.

Собираемся в путь по хорошей грунтовой дороге, одной из тех немногих, что «поддерживаются» постоянно. Подготовка достойна «настоящей» экспедиции. Осматривается, прослушивается и простукивается так называемая «вахтовка» ярко-голубого цвета — специальный северный автобус на базе знаменитого внедорожника «Урал». Запасаются еда, питьевая вода, водка. Мне, на правах женщины, выделяется почетное место в кабине, рядом с водителями. Их двое — по тундре в одиночку не ездят. За узкой прибрежной полосой сразу встает гряда сопок, за ней еще одна, дальше уже горы. И — полное безлюдье. Плотность населения Чукотского автономного округа — 0,07 человека на квадратный километр.

…Теперь мы во власти тундры, и пласт цивилизации, не далекий еще географически, кажется уже безвозвратно потерянным. Лишь деревянные столбы ЛЭП, бегущие от Билибинской атомной электростанции до Певека, пересекая тундровые пространства, напоминают о том, что где-то все-таки присутствуют люди.

«Урал» мерно рычит — водитель управляется с ним ловко. Энергично и без видимых усилий крутит огромный руль без гидроусилителя, и машина преодолевает ухабы мягко, будто движется по ковровой дорожке. Все просто… «А почему так жарко в кабине?» — спрашиваю. Водитель не хочет выключать радикулитник. За спиной у себя, прямо внутри автомобиля, замечаю устрашающих размеров радиатор. «Чтобы можно было ездить в майке и тапках, даже когда на улице минус 50», — хвастается он. За бортом, правда, плюс 5, а не минус 50, но, видимо, тут дело в привычке всегда включать отопление на полную катушку. Кстати, в жилых помещениях на Чукотке происходит то же.

Между сиденьями торчит ствол, прикрытый старой фуфайкой, в открытом бардачке коробка патронов. Ружье как магнит притягивает мое внимание. Я заколдована карабином и невольно подчиняюсь незнакомым инстинктам охотника, которые, видимо, где-то во мне запрятаны.

Думаю, на Чукотке все охотники, а охотник всегда в поиске добычи. Не просто так, а «чтобы кормить семью». Грех ехать в тундру без карабина, рыболовных сетей или спиннинга. А вдруг дикий олень подвернется? Зайчатина, опять-таки, — вкусное мясо. Уж если совсем не везет — остановись у реки, гольца полови. Или хариуса.

Вспоминаю, как мне самой пришлось впервые участвовать в такой импровизированной охоте. Ехали по тундре на грузовике — вдруг далеко впереди, словно на экране радара, пришла в движение точка. Олень! Водитель тут же ударил по тормозам, замер. Глаза открылись донельзя широко и «прилипли» к лобовому стеклу. «Сейчас я тебя оприходую», — говорит. Одним движением он открывает дверь и берет ружье в руки… Пум, пум — и так восемь раз, вплоть до попадания в бедную зверюгу, которая, однако, никак не хочет расставаться с жизнью и, хромая, убегает за сопку. Водитель в отчаянии: накормил волков с медведями! Нет, надо его найти. Благо, в машине много народу... Грузовик не проедет и десяти метров по мокрой тундре, поэтому придется идти пешком. Причем всем присутствующим. Врассыпную! К счастью, задачу облегчила охотничья собака — она тоже оказалась «на борту». В трех километрах от машины мы нашли и прикончили зверя, разделали тушу, приволокли ее и в мешках водрузили на крышу «Урала».

Отдаю себе отчет — это было чистой воды браконьерство. Но местные руководствуются простым принципом: «Главное, не перебрать. Только для себя… запасаемся на зиму». При этом, однако, никто не забывает отъехать подальше от города, чтобы охотнадзор не засек. Впрочем, если «все в меру», то и официальные лица закрывают глаза на незаконный промысел. Ведь и у них есть семьи и погреба.

Чем ближе к поселку, тем глубже тундра раскопана драгами — конструкциями для разработки полезных ископаемых. Искусственные темно-серые горы песка и гальки сменяют за окном плавные тундровые сопки: мой любимый пейзаж тает на глазах, но что поделаешь? Прекратить терзать себя и землю в поисках золота — выше человеческих сил. Уже слышен шум тяжелой техники. Вот и люди. Они сосредоточенно сшивают металл сварочным аппаратом. Мужики на секунду отвлекаются и смотрят на нас. Наверное, они думают: «И чего уставились?..»

Они работают никак не меньше 12 часов в сутки, без выходных, старым вахтовым методом: полгода здесь — полгода на материке. Женщин мало: две поварихи, трое — за шлифовальными столами, щеткой собирают золотые крупинки. Еще одна девушка заседает в так называемой бухгалтерии, где взвешивают драгоценный песок и самородки. Мне дали подержать таз для стирки белья, полный самородков, и вот я думаю: «Неужели за этими тусклыми камушками люди идут на край света, обманывают, воруют, убивают?» А в другом полушарии мозга неожиданно возникла мысль: «Хоть бы кусочек взять на память». Но везде камеры — опасно. Представляю себе заголовки криминальной хроники: «Итальянка похищает золото на Чукотке». Ладно, обойдусь без сувенира.

Куда уходят чукчи? — Северная территория сосуществования — Фантом национального вопроса

Все это, конечно, очень интересно, но я уже несколько дней на Чукотке и везде вижу только русских — местных и приезжих, в магазинах и на приисках, на охоте и дома. Где же чукчи? Где эскимосы? Их надо искать, хотя они никуда не «уходили». Конечно же, нет их в городах, основанных «колонизаторами», которые изо всех сил стараются построить себе быт, хоть немного похожий на тот, что оставлен в родных землях. Туземцы остаются в тундре, в своих маленьких прибрежных селениях, где годами, веками, тысячелетиями они жили и продолжают жить, придерживаясь старых обычаев, несмотря на постоянное соприкосновение с переселенцами.

Подданные русского царя появились здесь в середине XVII века. Цели у них были всякие: найти для государя новые земли, собрать с местного населения ясак (тогда так называли нечто среднее между данью и натуральным налогом), составить карты и торговать.

Именно «бартер» положил начало влиянию Запада на местные народы. Заезжие купцы предлагали табак, чай, сахар, водку, железные и медные бытовые приборы. А предкам читателей «Вокруг света» доставались пушнина, шкуры, моржовый клык и оленина.

С тех пор попытки освоения Чукотки с переменным успехом продолжаются по сей день. В своей основе и сегодня они имеют экономические цели: добыча полезных ископаемых — золота, серебра, платины, нефти.

Число некоренных жителей — около 36 000 человек (по данным на июнь 2005 года) — давно уже превысило число коренных, из которых чукчей около 12 000, эскимосов — меньше 1 500, а остальные — эвены, коряки, юкагиры, чуванцы и другие. Цивилизация, видимо, из-за крайней удаленности Чукотки даже по сравнению с Якутией или краем хантов, здесь плохо приживается и не прорастает сквозь толщу традиций. Главными занятиями остаются по-прежнему оленеводство и морская охота — на моржей и китов. Местным аборигенам она официально разрешена. Так же, как в прошлом, оленеводы кочуют, а в прибрежных селах зверобои живут оседло. Первые ставят посреди тундры яранги, или переносные палатки из шкур, вторые «орудуют» гарпунами. Безусловно, некоторые изменения в образе жизни местного населения произошли: зимой дети кочевников в принудительном порядке, на вертолетах, развозятся по интернатам для обучения, женщинам запрещено рожать в тундре; охотники помимо гарпунов пользуются карабинами и ходят в море, в основном на моторных вельботах, а не на байдарах из моржовых шкур.

Почему же все-таки так многое сохранилось из старого? Мне на ум приходят две причины. С одной стороны, быт, выработанный населением в древности, настолько хорошо сочетается с суровыми северными условиями, что его незачем менять на «экспортный». С другой стороны, во все века приезжие смотрели на Чукотку только с утилитарной точки зрения и занимались освоением территории для своих собственных нужд: изучать, добывать, торговать, защищать границу государства.

Коренные жители Чукотки русским в их деятельности, в общем, совсем не препятствовали. И русские мало вмешивались в их жизнь. И те, и другие на Чукотке мирно сосуществуют и сегодня. Иногда помогают друг другу. Национального вопроса здесь нет...

Утилизация по-чукотски — В яранге — Перестройка в краю кочевников — Одна история про северных зверей — Оленеводческий пи-боттл, Или как важно знать закон о сообщающихся сосудах — Политические уроки в тундре

Середина февраля, на улице минус 50. Полярная ночь подходит к концу, глухая навязчивая темень уступает место застенчивому солнцу: оно держится на небосводе всего несколько часов.

Оленеводы выходят на мороз «проинспектировать» стадо, наколоть дров, починить полозья старых деревянных нарт, съездить на речку за плавником (очень хорошо, кстати, что в тундре построили новую линию электропередач, теперь можно собирать для костра поваленные деревянные столбы старой). Женщины остаются в палатках у очагов.

На печке, которая помещается в середине жилища, стоит древняя черная кастрюля. В ней почти уже сварились огромные куски оленьего мяса прямо на ребрах. Готова и горячая заварка, можно ставить чайник — трудно представить себе, опять же, сколько ему лет или веков.

В жилище тепло, хоть дрова и принято экономить. Можно снять тяжелую верхнюю одежду и спокойно сидеть на оленьей шкуре в блузке, поджав ноги. Света совсем мало. «Кукольного» размера форточка, вырезанная высоко в «стене», около дымового отверстия, почти не пропускает света (его, кстати, мало и снаружи). На низком самодельном столике горит, правда, еще свечной огарок, и можно разглядеть чашки самого разного происхождения, словно в каком-нибудь музее посуды: керамические, глиняные, а также граненые стаканы — и все с отколотыми краями или ручками. Банка из-под тушенки используется как сахарница.

Все сидят, едят руками, аккуратно очищая кости от мяса. И молчат, несмотря на величину компании: пять взрослых и двое детей (даже они — не пискнут). То ли слишком вкусная пища, то ли слишком пустые еще желудки. А может быть, все уже давно сказано.

Пришлось начинать самой — с Андрея-бригадира. На мои вопросы он отвечает охотно и красноречиво на ломаном русском языке. Беседа завязывается. Анкетные данные: родился в тундре, окончил в Певеке два класса. С тех пор работает сначала рядовым пастухом, потом бригадиром.

Андрей вспоминает, как много оленеводов разбежалось при перестройке, спасаясь от голода. Кто-то стал рыбачить в прибрежных поселках, а кто-то остался в тундре и от безысходности продавал, съедал или пропивал целые стада. Сейчас приходится выправлять все это и работать больше, чем раньше. Андрей уверен в своей философии: «Я всем говорю, особенно молодым, держитесь! На рыбе долго не проживете. Все равно какой-нибудь хороший руководитель придет во власть, и тогда все будет хорошо. Самое главное — сохранять стада, чтобы было, что потом кушать».

Естественно, рост стада зависит не только от умелого попечения пастухов. Летом бедствие — овод, зимой — волки. А еще — откол: дикие олени «зовут» домашних на вольную жизнь — и многие убегают. К тому же летом олени ищут грибы, которые для них — лучшее лакомство.

Ампул с вакциной от овода в последние годы завозят на вертолетах в достаточном количестве. Волков кочевники бьют с «буранов». Но объявилась новая беда: «Одичавших собак много стало. Русские их оставляли в брошенных поселках, на приисках… Они объединились в стаи и научились выживать, питаясь зайцами и «наезжая» на оленьи стада. Эти дикие собаки совсем бесстрашные, человека знают и не боятся...» — жаловались оленеводы.

Оставляем «проблемные» разговоры... Все в палатке смеются, слушая рассказ Андрея о драке между волками и росомахой: «Эти зверюги — как цыгане, воруют все и везде. И они сильнее волка! Однажды я видел, как три волка загнали оленя и убили его. Вслед за ними выскакивает росомаха. Она — одна! — кидается навстречу волкам, выгибая спину, как японский джудоист. У нее мышцы, как у Шварценеггера. И эти три волка, напуганные, убежали. Потом сидели и смотрели издалека, как росомаха ела их добычу».

Или еще смешнее: авторский рассказ бригадира о «чукотском пи-боттл». Спровоцировала его я сама, объяснив Андрею, к слову, что такое актуальное изобретение, как pee-bottle, позволяет путешественникам справлять малую нужду, не покидая палатки. Тот встрепенулся: «О! Я о нем знаю. Один шмидтовский чукча из второй бригады, Саша зовут, тоже соорудил пи-боттл. Холодно было, за пятьдесят. Как выходить? А надо. Берет воронку, присоединяет к шлангу, а другой конец шланга — на улицу. Доволен. Думает: какой я умный, теперь можно «сделать маленькое дело», не выходя из чоттагина. Но однажды другой человек проходит мимо палатки и видит, что из шланга вытекает вода. Что и откуда — непонятно. Поднял шланг. Все кончилось тем, что вся жидкость вернулась обратно в Сашины меховые штаны». Для тех, кто несведущ в физике, напомню про закон о сообщающихся сосудах. Рассказчик с радостью присоединился к общему хохоту, вызванному его историей. Лицо у него морщинистое, а зубы — белоснежные: интересно, сколько все же ему лет? По-моему, никак не больше пятидесяти. Впрочем, вы наверняка замечали, как трудно определить возраст людей другой расы. Вероятно, поэтому и сама я из года в год слышу на Чукотке два неизменных вопроса: бывает ли в Италии снег и сколько мне лет…

Шесть часов вечера — время новостей. Бригадир включает коротковолновое радио и устанавливает тем самым единственную информационную связь с большим миром. Все, шумно глотая горячий чай, внимательно слушают, а потом, к моему удивлению, вступают в оживленную дискуссию о международных проблемах — от войны в Ираке и палестино-израильского конфликта до ошибочных действий Путина и даже, представьте, Германа Грефа. Откуда, скажите мне, известны все эти подробности людям, раз в год посещающим соседний поселок и полчаса в день слушающим радио? Как они все это запоминают? Думаю, дело обстоит так. Мы, мучаясь от избытка информации, научились фильтровать ее, пропускать мимо ушей, автоматически забывать все это, чтобы разгрузить мозг. Чукчи же, напротив, инстинктивно желают насытить его. Слушают все подряд, последовательно разбирают услышанное, тщательно взвешивают и запоминают на долгое время, которое, в свою очередь, мерится пространством. Особенно это ощущаешь здесь, в тундре. Вот и писатель Олег Куваев примерно о том же: «Кьяе думал о времени. Когда он думал о веренице прожитых лет, о том времени, когда не было еще самого Кьяе… но был народ Кьяе, он всегда представлял себе вереницу холмов в тундре. Холмы в аналогии Кьяе были событиями, которые, в сущности, составляют Время. Без событий нет Времени — это Кьяе знал твердо… Холмы составляют тундру. Тундру можно сравнить с жизнью, с безбрежным ее пространством. Такова была схема жизни, пространства и времени, выработанная пастухом Кьяе, и она вполне устраивала его. Одни холмы затеняют другие, из-за ближних не видно дальних холмов, точно так же обстоит дело с событиями. И между холмами существуют закрытые отовсюду низины, а вовсе дальние холмы исчезают в воздухе, как теряется, слабеет и тонет дальняя память!»

…Печка уже почти не горит, и хозяйка, судя по всему, больше не будет подбрасывать дров. В чоттагине заметно и быстро холодает, хозяевам пора всей семьей укрываться за внутренним пологом. А гостям, увы, благодарить за чай, угощение и возвращаться в свою неотапливаемую палатку. Отряхиваюсь от последних оленьих волосков, которые имеют свойство прилипать повсюду, словно шерсть колли после линьки, укутываюсь в толстенный пуховик. Непросто, между прочим, если нет привычки, вылезти из оленеводческой палатки. Кажется: поднял полог-дверь из грубо выделанных шкур, слегка нагнулся и вот — на «свободе». Для чукчей это, конечно, так и есть, но для меня — целая эпопея: падаю под тяжестью собственной одежды и неподъемного полога.

Пока мы общались, совсем похолодало, хотя термометр, привязанный к деревянному столбику, показывает минус 33°C — он явно сломан. После недельного пребывания в зимней тундре можно легко определить температуру с точностью до градуса по скорости замерзания кончика носа: сейчас определенно ниже пятидесяти. Тундра гудит в своей тишине. Бесконечный ряд сопок под снегом, утрамбованным ветрами, блестит в лунном свете.

От зимы до незимы — Охота пуще неволи — Преступление и ненаказание — Немного сентиментальности — Люди, как киты

Весна, лето и осень, вместе взятые, занимают на Чукотке всего 4 месяца (чуть дольше в южных районах округа, где арктический пейзаж переходит в лесотундру и в лиственную тайгу). Межсезонье — самое живописное время. Первые растения нового года прорезаются сквозь тающий лед, или, наоборот, увядающая флора «желтеет», а воздух отсвечивает красной краской поздних ягод. Плоды тундры: голубика, морошка, шикша, брусника, кедровый стланик, багульник и множество разных лечебных трав — после сбора поступают в рацион всех обитателей полуострова: и кочевых, и приморских, и приезжих. Но все это, разумеется, «пищевые добавки». Кочевники едят в основном оленье мясо, а для береговых жителей первым блюдом рациона является мясо морских животных.

От Певека на восток лежат одно за другим прибрежные села: Нешкан, Энурмино, Инчоун и у самого предела российского государства, возле мыса Дежнева, Уэлен. Последний гордится своей косторезной мастерской, потомственные художники которой прославились по обе стороны Берингова пролива.

В прибрежных поселках все охотятся: зимой и весной селяне бьют нерпу на припайном льду или в полыньях, летом и осенью — моржей и гигантских китов в открытом море. Бывает, по старой традиции, охотники выставляют свою добычу на берег, и она отдается всему поселку. Любой житель может взять столько мяса, сколько нужно, чтобы накормить семью.

К сожалению, непомерные промышленные запросы еще в советское время нарушили естественный баланс возможностей и потребностей, и чтобы избежать полного уничтожения целых видов морских животных, была введена система квот: каждому поселку в зависимости от численности населения разрешено бить лишь определенное количество зверя.

Но случается и так, что установленные ограничения не соблюдаются даже тамошними органами надзора. Мне лично пришлось присутствовать при незаконной охоте на моржа, подготовленной с помощью местной рыбоохраны для двух богатых москвичей — искателей острых ощущений и трофеев-клыков.

Из поселка Эгвекинот (на берегу залива Креста в Беринговом море) наша группа на моторной лодке «выдвинулась» к косе Меечкын, где расположено крупное лежбище морских гигантов. Попасть туда легальным образом — непросто. Это заповедная, строго охраняемая территория, для посещения которой требуется специальное разрешение. Еще задолго до отъезда из Москвы мы запросили его и прошли всю цепочку инстанций: Петропавловск-Камчатский — Анадырь — Эгвекинот.

В последний момент перед отплытием к причалу подбежал запыхавшийся представитель рыбоохраны: «Мне с вами по закону положено. Чтобы проверить, уважаете ли вы правила заповедника. Не жжете ли костры, не кормите ли моржей, не шумите ли? А то ведь они могут уйти и больше никогда не вернуться в будущем. Нарушится тончайшая экосистема…» Вроде бы резонно, но тут за спиной инспектора обнаружились еще двое молодых людей, явно не местных жителей.

Страж экологического порядка пустился в невнятные объяснения: «Это со мной… С нами. Беспокоить вас не будут. У них — совершенно другая программа». Ясное дело — другая, и присовокупить ее к безобидной и десять раз проверенной фотосъемочной группе очень удобно и безопасно. Замечательная идея, рожденная, я подозреваю, за хорошие деньги…

Вдоль побережья, около поселков, бывает, спотыкаешься об останки разделанных морских животных, о сломанные пожелтевшие клыки моржей. Однажды я набрела сразу на две моржовые головы с бивнями и без туловища. Глаза у них были закрыты, казалось, что головы живы и только заснули. И уж совсем тяжкое зрелище — присутствовать на пиршестве при разделывании кита. Для человека нездешнего оно становится сильным испытанием, даже если умом понимаешь, что эта процедура жизненно необходима для селян. Если у прибрежных жителей отнять морскую охоту, то они не только потеряют важный источник пищи — исчезнет и смысл их существования.

А вдруг эскимосская легенда о родстве китов и людей в далеком прошлом правдива? Она гласит, что одна женщина из поселка Нунак в стародавние времена родила китенка. А Юрий Рытхэу в рассказе «Когда киты уходят» пишет о девушке Нау, которая полюбила морского великана Рэу. Он превращается в красивого парня, они вместе живут и у них рождаются китята. Девушка Нау «никогда не смотрела на себя со стороны и не задумывалась, чем отличается от жителей земных нор, от гнездящихся в скалах, от ползающих в траве». И она чувствовала себя «одновременно упругим ветром, зеленой травой и мокрой галькой, высоким облаком и синим бездонным небом».

Стефания Дзени

Петроглифы Пегтымеля

В июле—августе 2005 года на Чукотке работала Первая российско-итальянская полярная археологическая экспедиция, целью которой было изучение известных рисунков на скалах в районе реки Пегтымель. Это — единственное в азиатской части России местонахождение наскального искусства, расположенное за Полярным кругом.

Примерно в 50 км от Восточно-Сибирского моря вдоль правого берега упомянутой реки больше чем на километр протянулся Кайкуульский обрыв. В высоту он достигает 30 м. С обращенных к воде отвесных «холстов», из-под козырьков и расщелин мастерски выгравированные или выбитые в горной породе изображения сквозь тысячелетия глядят на окружающий мир.

Случайно обнаруженные в 1965 году геологом Николаем Саморуковым петроглифы стали широко известны благодаря работам археолога Н.Н. Дикова. В 1967—1968 годах экспедиция под его началом «зафиксировала» 103 группы рисунков, а также изучила стоянки, самые древние из которых относятся к концу каменного века. Вскоре в СССР и США в свет вышел труд Н.Н. Дикова под названием «Наскальные загадки древней Чукотки. Петроглифы Пегтымеля».

И хотя могло показаться, что о петроглифах Пегтымеля известно более или менее все, сам исследователь, снова посетив Кайкуульский обрыв в 1986 году, обнаружил еще несколько «пропущенных» им ранее древних «шедевров».

Наша экспедиция была немногочисленной: за один месяц семь человек выявили и составили электронную документацию более чем на 270 петроглифических групп и композиций. Работая без выходных, команда осуществила сквозное прочесывание скал и составила полную базу каталожных данных по Кайкуульскому обрыву, дополнив ее многочисленными фотографиями.

А главное — пегтымельские изображения теперь разделились по стилистическим группам и сюжетам. Огромный массив ежедневно получаемых данных корректировался при помощи нескольких мощных компьютеров, питающихся от переносной электростанции. Были обнаружены и совершенно новые объекты на камнях, находящихся ныне под водой или же скрытых под слоем грунта. В центре одного из них — единственный пока в своем роде профиль «отмеченного» оленя, на его крупе имеется символ в виде круга с точкой. В евразийской мифологической традиции подобными знаками маркировали посвящаемых богам животных. Форма камня, на грани которого расположена эта группа, очень своеобразна.

Возможно, этот камень служил непосредственно для жертвоприношений. Другой интересный осколок скальной породы мы обнаружили выше по склону. Его также практически полностью скрывали осыпь, мох и кустарник. Расчистив камень, участники экспедиции «опознали» на нем изображение конструкции, отдаленно напоминающей жилище. Под самим же объектом лежал настоящий рог северного оленя, возможно, именно им и был выбит рисунок.

Одной из задач экспедиции было скопировать наскальные сюжеты и сохранить копии. Помимо прорисовки на прозрачный материал и «эстампажей», передающих фактуру скальной поверхности, мы изготовили копии-матрицы самых интересных камней, которые позволяют в деталях проследить технику нанесения петроглифов и изготовлять — для выставок — отливки, в мельчайших подробностях воспроизводящие особенности оригинала. Ведь до самого этого оригинала мало кто доберется даже из специалистов. Да и утрачен он может быть в любой момент, тем более что нынешнее состояние Пегтымельского массива, вообще, вызывает беспокойство: камни с изображениями часто обваливаются, интенсивно зарастают лишайником и мхом (а под ними разрушается слой патины — природного консерванта поверхностей).

В последние дни нашей экспедиции мы отправились на поиски возможной сенсации — неких абсолютно новых, неизвестных науке следов первобытного творчества, и исследовали правый берег до самого моря, но, увы, безрезультатно. Местные жители, правда, упорно утверждают, что такие изображения встречаются, но сведения их расплывчаты и противоречивы — никак не удается воспользоваться ими с пользой для дела. Впрочем, команда не теряет надежды и на будущий год обязательно опять вернется на Чукотку.

Екатерина Девлет, Стефания Дзени

Экспедиция «Петроглифы Пегтымеля» состоялась при поддержке журнала «Вокруг света», Клуба «Приключение» Дмитрия и Матвея Шпаро, а также Института археологии РАН. Участники экспедиции выражают благодарность авиакомпании «Кавказские Минеральные Воды» и властям Чукотского автономного округа.

На Чукотке в русское время были сделаны совхозы для выкармливания оленей. В Шмитовском регионе данное был совхоз “Пионер”. Чукчей-оленеводов поделили по бригадам: любое отдельное стойбище – данное отдельная бригада, имеющая собственный отдельный порядковый номер.

Быть оленеводом – данное трудоемкая работа, по силам человеку выносливому. Не любому белоснежному человеку удавалось управляться с оленями. На первый взгляд: олени пасутся сами, смотри исключительно, дабы не разбегались, да по граням посматривай, от хищников оберегали.

Да, нет. Олени на Чукотке дикие, боязливые, от всякого постороннего шороха шарахаются. Ну и не любого пастуха подчиняться станут. Мясо у оленя “не свинина”- жестковатое, потому при выпасе оленей непрерывно гонять по тундре невозможно. А нрав и характер, как у всякого земного создания, у любого собственный. Вот и пробуй уследить за любым. Данное носиться лично надобно проворно, длительное время, не устрашать оленей, да успевать глядеть по граням, чтоб волки не совершили нападение.

Откормят оленей, отберут и водят на забой. В Шмитовском регионе данное неподалеку от села Миллионеров поддержка многое совершеннолетнее общественность, понимающее смысл в этих делах. Все обязано пройти живо, конкретно, покуда олени не ощутили и не разбежались.

Значит, в каком-то из таковых событий принял участие руководящий герой моего повествования Круженков. Он русский. В бригаде он был рыбаком. Подсоблял оленеводам пасти стада. И поручили ему чукчи перевезти оленей на забой в село. По всей видимости длинно отгонял, утомился. Прибыв передал стадо в верные руки и с ощущением сделанного длинна заснул сильно.

Ну а в данное время все село пробовало загнать оленей в “стойло”.

Такового тревожного стада за всегда работы не видел ни 1 опытнейший оленевод, коренной жилец Чукотки, не вспоминая теснее о простых советских мужиках, приехавших возводить социализм на Чукотке. Стадо так резвилось, так кутило, словно не люди его обрамляли, а свора волков. Не подчинялись олени, не единому окрику мастеров не внимали, словно их заговорили. Все кутили да удирали. Что называется, всем миром постарались, все безрезультатно. Или Круженков в период пути вопил на оленей, подгонял, чтоб побыстрее дойти до села.

Или “нашаманил” как то, приручил к себе, и они пристрастились к нему и на данный момент дожидаются команды лишь от собственного владельца. Исключительно понадобилось людям будить данного горе-пастуха. А так сладостно спалось, скорее всего, ему в последствии этого “категорийного похода”. Уж нисколечко, наверняка, не хотелось возникать и “стремиться в поединок”.

Все, еще бы, кончилось благоприятно. “Наши одолели, в конечном счете. Хотя ситуацию данную из 60-х годов все еще припоминают мои опекуны, и вовсе не в отсутствии хохота, не в отсутствии капли тоски. Умаялся в тех случаях люд, ну и сам Круженков насмешил всех собственным “профессионализмом”.